Неотвратимый конформизм

Алекс: Оп-па.
Миранда: Ага.

Конечно, я этого не ожидал. Вдруг я вспомнил, что забыл про нее и мне стало стыдно. А она достала красную пачку Марлборо, вытащила сигарету и закурила.

Что-то происходило или произошло. Миранда никогда не курила, а теперь… Что-то происходило. Что? Я не успевал об этом думать, потому что наблюдал, как она закуривает и курит. В этом не было ничего героического, красивого, грациозного, женственного. Если бы я знал, что она курит уже давно, то и не заметил бы, как она закурила. Миранда просто продолжала дышать, разбавляя воздух дымом. Никаких чувств кроме удивления у меня это не вызвало — я даже не хотел ее сфотографировать, как это обычно бывает. Она положила пачку на приборную панель — наверное, будет курить еще. На пачке, обведенная в толстую рамку, значилась надпись: «Курение — причина долгих расставаний».

А.: С каких это пор ты куришь?
М.: С тех пор, как ты бросил.

Бросил что? Я не стал уточнять. Я не мастер выяснять отношения, особенно вот так — когда надо смотреть в глаза. Я смотрел куда-то вперед и не уточнял.

М.: Скоро начало сезона, знаешь?
А.: Ну, я еще не настолько пал, чтобы не знать.
М.: Что думаешь по этому поводу?
А.: Что зря они купили Подомацкого. Не люблю его, болеть за «Ладу» все труднее и труднее.
М.: А я все-таки буду.
А.: Значит и ты не настолько пала.
М.: Эх, Алекс-Алекс.

Это было ключевая фраза. Мне говорят ее часто и это значит, что я делаю что-то недостаточно хорошо, но это не касается моих деловых или профессиональных качеств. Это значит, я не выясняю отношения, а многим это иногда хочется. Признаться, я немного на нее разозлился.

А.: Значит, как я понял, чтобы ты бросила курить, мне надо начать?
М.: Точно.
А.: И тогда я буду более заботлив по отношению к твоему здоровью?
М.: Ага.
А.: А если не брошу?

Лицо ее было равнодушно. Я не забывал, что Миранда — часть меня, притом довольно большая. Я был удивлен ее равнодушию. Она лишь пожала плечами.

М.: Ну, тогда я буду курить дальше.
А.: Кури. Кончишь как Мари-Складовская.
М.: Да все к тому и идет. Тебе что, вообще, надо?

Если у вас в машине кто-то появляется и спрашивает: «Эй, что тебе надо?», — это довольно странно. Но вопрос Миранды был более, чем уместным, даже учитывая то, что она знала ответ.

А.: Контроль. Я хочу контролировать всю эту хрень, которая творится вокруг меня.

Она выбросила окурок в окно. Я улыбнулся.

М.: Контроль. Да, нужен контроль. Но куда еще? Ты контролируешь даже меня, даже сейчас. Ты контролировал меня всегда.
А.: Ну, ты не вокруг, да?
М.: Да, я не вокруг. Я переживаю и мне больно.
А.: Я тоже переживаю, но все идет по плану.

Сделав несколько вдохов без дыма, она закурила вновь.

М.: Меня больше беспокоит близость.
А.: Близость?
М.: Ну да. Прихожу к выводу, что люди не могут быть бесконечно близки. Вот один человек и вот другой. Не могут и всё тут.

Миранда оставила сигарету во рту, сжала обе руки в кулаки. Эти два кулака по-видимому и олицетворяли двух людей. Она начала легко постукивать ими друг о друга, показывая, что ничего не получается. Затем, вытащила сигарету, выдохнула дым и посмотрела на меня вопросительно. Я сцепил свои кисти и показал ей.

М.: А вот это уже несовместимо с жизнью.
А.: Да это я так… А с кем ты хотела бы быть бесконечно близка?
М.: Ясное дело, что не со всем человечеством. Но есть люди, которыми дорожишь. Хочется стать их частью. Хочется, чтобы твои мысли вдруг оказались у них в голове. Хочется, чтобы они тоже хотели быть бесконечно близки.
А.: И зачем?
М.: Спроси лучше, почему.
А.: Почему?
М.: Потому что я — человек.

Я узнавал в ней себя. Она была довольна такой формулировкой — пафосной и даже героической. Но суть этого пафоса заключалась не в возвышении себя, а в требовательности. Требовательности к себе. Не помню, на сколько затянулась пауза в нашем разговоре.

М.: Про что твоя следующая новость?
А.: Про Петра Орлова, который в одном европейском городе едет на автобусе.
М.: А мосты там будут?

Я подумал, что слишком строг с ней. Такое отношение к ней — не более, чем бзик моего настроения. Я же хочу контролировать и его. Я не хочу менять все вдруг, не имея ничего под своим решением. Мне нужен контроль. Я хочу контролировать всю эту хрень вокруг себя, которую создаю я.

А.: Если хочешь — будет один мост.
М.: Хочу.
А.: Окей, но с одним условием.
М.: Каким?
А.: Ты бросишь курить.

Она удивленно посмотрела на меня, убеждаясь, что разговаривает действительно со мной. Я смотрел на нее открытым взгядом человека, который пытается выяснить, что же происходит в ее голове. Я играл.

М.: Ты серьезно?
А.: Нет, конечно. Я шучу.

Я широко улыбнулся. Она даже позволила себе сдавленный смешок. Было видно, что ей стало легче. Мне стало тоже.

М.: Я еще заставлю твоё сердце биться.
А.: Ты и так заставляешь. Просто не замечаешь под дымовой завесой.
М.: Вечно ты прицепишься к чему-нибудь и начинается…
А.: Видишь, я не против вечности. Я за контроль.
М.: Да-да-да.

Я понял, что она собирается исчезнуть. Эх, Миранда-Миранда.

А.: Прости меня.
М.: Ой, то же мне шишка. Думаешь это из-за тебя я такой лохудрой стала?

Она сидела передо мной выпрямившись. И она как всегда была просто неотразима.

А.: Лохудра? Это мягко сказано!
М.: Алекс, я обижусь!
А.: А еще ты не дура, чтобы на меня обижаться.

И вот тут она закипела. Никто бы этого не заметил, но мне было прекрасно понятно её состояние. Такое бывает и со мной, когда хочешь сказать кучу всего, но сказать надо всего чуть-чуть и быстро.

А потом она сделала то, что вселило в меня надежду. Она ничего не сказала и исчезла.

Я заскучал и вспомнил синие листки бумаги, на которые она белыми чернилами записывала мои интервью. Да, Миранда меняется. Но нет, она не такая женщина, которая исчезнет. Она ведь часть меня, а мне так нужен контроль.

Вот увидите — она бросит курить.