В центре мира, на Страстном бульваре, стою я, а на встречу мне едет роллс-ройс. Я к этому делу уже привычный, однако эта машина привлекает внимание — она не блестит. Шоферы, которые водят роллс-ройсы, всегда держат их в безупречном состоянии. В дождливый день моют их по три раза, в солнечный — полируют, в зимний — греют. Такая уж с ними история. Но этот роллс-ройс грязный, поэтому он режет мне глаз. Нет, он не так испачкан, как машина, проехавшая по бездорожью в ливень. На нем густой слой пыли и потеки от брызг.
Но это не все, он останавливается прямо предо мной. А лицо у меня такое, как будто я курю и как раз выдыхаю дым из своих легких и кроме этого меня мало что беспокоит. Все это, кроме дыма, недалеко от правды.
Водительская дверь открывается и из машины выходит Кевин Спейси. Он в больших темных очках. По сравнению с роллс-ройсом, они идеально чистые и блестящие. Кевин снимает очки правой рукой, замирает с вопросительной улыбкой на лице, и секунду спустя бросает очки на тротуар, через машину.
И тут меня начинает беспокоить сразу несколько вещей одновременно. Во-первых, Кевин Спейси — величайший актер, игрой которого можно наслаждаться вечно. Во-вторых, он ездит в грязом роллс-ройсе, а это уже что-то значит. Значит я в нем не ошибался. В-третьих, его очки летят на тротуар, а в сторону Петровки едет добрый молодец на лихом двухколесном горном коне. Велосипедист видит приземляющиеся перед ним очки, резко тормозит, но ничего не может поделать. Очки хрустят под его весом и раскалываются на несколько частей, а он сам, потеряв равновесие, летит на тротуар.
Я смотрю на Кевина, а он, с улыбкой ребенка, который нашкодил, но признаваться в этом не собирается, смотрит на меня и кивает на машину. Это значит мне надо забираться внутрь. Я не помню, как я дохожу до роллс-ройса и сажусь внутрь, на заднее левое сиднье. Но память вдруг снова включается, потому что…
На переднем сиденье сидит Ксюша Гращенко и тоже мне улыбается.
— Ксюха? О, привет. Ты мне снилась недавно, — говорю я запинаясь, а она смотрит на Кевина и смеется.
Мне неприятно. Неприятно, потому что эти люди что-то знают, а я этого не знаю. Они знают и не говорят мне это с вытаращенными глазами, не перебивают друг друга, как если бы они хотели первее мне все рассказать. Они мне симпатичны, а Ксюха мне и правда недавно снилась, но почему черт возьми нельзя просто сказать мне что происходит. Мы ведь не в голливудском фильме, да, Кевин? И не во сне, да, Ксюша?
Но тут я понимаю, что засмотревшись на Ксению, я не заметил, что я на заднем сидении не один. Рядом сидит девушка, и видимо не поворачивается ко мне с того момента, как я сел в эту машину. Она мне кого-то очень напомимает. Её фигура, её черные кудрявые волосы. Прежде чем я успеваю выговорить её имя, она поворачивается ко мне и слова застревают в горле.
Я сижу на Страстном бульваре на заднем сидении грязного роллс-ройса с Мирандой.
— П-привет, — говорю я. Миранда отворачивается.
Сразу становится спокойнее. Странно, но это так. Миранда на меня обижена. Это вносит хоть какую-то логику в ситуацию. Так и должно быть. Чего не скажешь об этой машине и людях, хоть и дорогих мне, но абсолютно непонятно почему занимающих в ней передние места.
Машина резко трогается, включается музыка. Frank Sinatra — Strangers in the night. Я в центре мира.
