А внимание! А веселая книга.
Я мало разбираюсь в античной истории. Я мало разбираюсь в истории вообще. Я немного лучше в людях разбираюсь. Так вот, я просто не терплю, когда автор в романе. Его там не должно быть. Диккенс вот доигрался. Но тут — безобразие!
А внимание! А безобразие — нехорошее слово.
Образие. Образность.
Автор на каждой странице. Автор шутит. Автор смеется. А я? Автор заставляет меня думать, что я — бревно. Свежеспиленное бревно. В конце книги я начинаю догадываться, что я должен им быть. Это идея или следствие?
Неясность — модная штука. Попробуй догадайся, о чем я сейчас думаю? Мне это очень ненравится. Но вы читали, что я (LongMan) пишу? Неясно. Ужас. Так что понять Грошека я могу.
Под конец. Столько морально-интеллектуального прессинга на мою несформировавшуюся личность, а потом — три страницы — краткий пересказ. С ясностью. А мне это нравится? А я не знаю. Но зато понял, кто кому писатель.
А почему мне понравилось? А потому, что это весело. «Забавно» — не то слово, к сожалению.
А Грошек врет. Говорит, что не подходит к своей работе серьезно. Вообще не верю.
Цитаты
Вообще то, министерство путей сообщения могло бы предложить более разнообразную программу. Например, вагон для веселых холостяков. Или для любителей камерной музыки. Или общий переспальный вагон, для мужчин и женщин, желающих познакомиться.
— И что представляет собой эта пресловутая свобода мыслей? — продолжал разглагольствовать мужчина. — Возможность порассуждать о всяких гадостях или отсутствие мыслей вообще? Йиржи Геллер говорил, что подлинная свобода — отпустить свои мысли на волю и больше ни о чем не думать. «Идите, мысли, на хрен, — говорил Йиржи Геллер, — плодитесь и размножайтесь!» Думаю, что этими словами он подтолкнул разрядку напряженности в Европе! — патетически закончил мужчина.
— Ты понимаешь, пупсик? — втолковывал я очередной девице. — Ты понимаешь всю тщетность наших телодвижений и оборота мыслей? Телодвижения мы бесцельно совершаем каждую ночь, а мысли возвращаются, как бумеранг, только в искаженном виде. На пятую главу моего романа надели презерватив, поэтому никак не может родиться шестая.
Однажды по телевизору я смотрела, как работает детектор лжи. Кривые лапки елозили по бумаге; преступник был похож на новогоднюю елку, увешанную гирляндами; и единственно, что мне не понравилось, — это однозначные ответы: да или нет. Ирэна видела такую же телепередачу, поэтому первый вопрос задала с пристрастием:
— Сколько будет, если четыреста двадцать восемь умножить на двести сорок пять?
— Ты что, с ума сошла? — возмутилась я, потому что всегда сомневалась — сколько будет пятью пять.
— Сто четыре тысячи восемьсот шестьдесят долларов, — невозмутимо ответила Ирэна. — Я всегда задаю человеку этот вопрос, чтобы сбить его с толку.
— А почему «долларов»? — переспросила я.
— А чего же еще считать? — удивилась Ирэна.
Она достала из своей сумочки записную книжку, открыла на букве «янка» и поставила жирный минус напротив моего имени. — Это зачем? — спросила я. — Первый ответ — мимо кассы! — пояснила Ирэна. — Ты поменьше верещи, побольше соображай. Потому что ты, — она накарякала слово «ты» в записной книжке и подчеркнула его два раза, — в ужасном положении.
Один «бэд мачо» пришел домой в приподнятом настроении. Ну вы знаете этих горячих мексиканских парней, которые трижды стреляют в дверь, прежде чем позвонить дважды. А этот «чили пеппер» даже не вытер ног, не потопал сапогами о коврик, дабы предупредить, что «мементо мори» пришел. Вломился к себе домой без предварительного покашливания, чем нарушил семейную «лав стори». Потому что его «кончита вайф» в это время скакала со своим «френд сомбреро», не в смысле — на коне и в шляпе, а в смысле — на кровати и без трусов. Ну вы знаете этих горячих мексиканских девственниц, которые после замужества отрываются на полную катушку за все бесцельно проведенные годы под присмотром «грендмазер фашист». Наш «бэд мачо» как увидел такой «дёрти секс» — затрясся от возмущения с револьвером в руках. Всю кровать изрешетил пулями, как термит. Одна из «дум дум» отскочила от медальона «кончиты вайф», пробила два оконных стекла и попала в швейцара брокера, который сидел в соседнем здании и пялился на компьютерный монитор. Тут его и настигло «мёрдер нон стоп». Но вы знаете, что самое поразительное? Этот брокер специализировался на поставках мексиканской текилы! Вот и напоролся «пиг жопой» на кактус, — закончил рассказ человек за стойкой бара.
— Если вам хочется повалять дурака, то — пожалуйста, — отвечал писатель. — История видела обеды и посмешнее.
— Все писатели — педерасты! — вдруг заявила Вендулка.
— Почему? — опешил писатель.
— Потому что у них в голове совокупляются однообразные мысли, — пояснила она.
Марыся отличалась ангельским характером — не лаяла почем зря и лопала, что положат. Мне в голову не приходило, что собаки жрут виноград. А Марыся возьмет в лапки ягодку, рассмотрит со всех сторон и, если понравится, укладывает под кроватью в горку. В противном же случае — поморщится и съест. Но нигде специально не наблюет, как один мой знакомый по имени Петер. Очень нечистоплотное животное этот Петер. Я бы сказал — вредоносное.
Вопрос: Что такое для вас подлинная философия? Ответ. Все познается — в развитии: Из посеянного предложения вырастает роман, если за ним хорошо ухаживать — культивировать и обильно поливать водой. У некоторых писателей прет из земли «баобаб», но не в смысле, что «роман о женщинах», а в перспективе.
В группе нас было семь человек и девушка, которая сочиняла рассказы про кораблики с разноцветными парусами. От этого она в скором времени сильно забеременела и перестала общаться с литераторами. Принципиально. Еще на сверхзвуковой скорости сошел с ума боевой летчик. Он отказывался есть мясо, куру, колбасу и фиксировал на бумаге только поток своего сознания. Больше ему ходить в туалет было нечем. Можно вспомнить и Александра по прозвищу Пестик, у которого в пяти рассказах — триста пятьдесят раз упоминался «черный пистолет». А также нелишне упомянуть безнадежного романиста, который умудрился написать порнографическую повесть для детей дошкольного возраста «Про зайчиху Пусси». В связи с чем никого из нашей группы не принимали в стационар. А только поясняли, что для больных со сходными заболеваниями — мест нет. Ибо Литература — зараза неизлечимая.
Мы ежедневно несем вздор и не считаем это предосудительным. Каждый вечер поднимаем заздравную чашу идиотизма, думая, что наставляем друг друга на путь истинный. И никогда с похмелья я не чувствовал себя хуже, как после высказанной накануне глупости. Поэтому рекомендую всем принимать оправдательную рюмочку, чтобы не выглядеть дураком в трезвом состоянии. Пить или молчать — вот в чем вопрос! Шучу, конечно.
Комментировать